Итак, если наша история   - это всегда история отношений, то как она может быть рассказана? С чего начинается история, в которой человек ещё не знает себя, но уже становится собой?

… Детство было временем, когда всё происходило впервые. Впервые ребёнок встречал Другого и через него - самого себя, впервые во взгляде, обращённом к нему, он силился прочесть то, что потом ляжет в основу его истории: о самом себе, о других, о мире и о том, каким он должен или может быть. Эта история, начавшаяся давным-давно, продолжается во внутреннем диалоге человека с самим собой, диалоге, который не прекращается никогда. От него невозможно уйти, даже если хочется отвернуться или забыть, и именно он во многом определяет, как человек живёт, какие связи выстраивает, как понимает самого себя и мир вокруг. Порой этот внутренний диалог становится ловушкой, где одни и те же слова повторяются вновь и вновь, а боль остается безымянной, сгущаясь в вязкий фон, на котором проступают фигуры немоты: стыд, тревога, отчаяние...

Иногда кажется, что язык, на котором мы разговариваем с самими собой, исчерпывает сам себя:  слова перестают быть живыми посредниками опыта. Они повторяют старые формулы: «я ничего не могу», «мне плохо»,  «все бессмысленно», но уже ничего не открывают, а замыкают человека в самом себе. И, возможно, дело не только в том, как мы говорим с собой, но и в самом способе отношения к самому себе.
 У вещей в мире есть предназначение, способ обращения. Он может быть буквальным: стакан, чтобы пить, или чуть более изобретательным, например, чтобы мыть кисти для рисования. Но в любом случае он предзадан возможными способами использования. А как мы имеем дело с самими собой?  Можно ли сказать, что надо относиться к себе «бережно и с любовью» — или уже сама такая постановка вопроса уводит нас от сути того, кто мы есть?
Иногда душевная боль указывает не на то, что мы обходимся с собой неправильно, а на то, что мы вообще относимся к себе как к вещи — и эта «вещность» вдруг перестаёт нам подчиняться. Тогда эта  боль перестаёт быть только страданием: она становится напоминанием о невозможности продолжать по-старому.

Каждый живёт в своем собственном мире: это кажется очевидным и одновременно пугающим. Как устроен мой мир? Как я могу оставаться в нём собой — и не оставаться тем собой, которого я уже не в силах выносить? Что нужно, чтобы он имел смысл?
 Не так просто задать себе эти вопросы всерьёз, и еще сложнее  - дождаться ответов. И потому взрослому вновь нужен Другой, чтобы, как когда-то в детстве, во взгляде, обращённом к нему, увидеть возможность продолжить свою историю не как повторение, а как новое начало.